Понятие и критерии классификации социальных движений

Социальные движения — это отчетливо выделяю­щиеся формы коллективного действия, направленные на реор­ганизацию общества или какой-либо из его частных структур. Жизнь людей в обществе всегда порождала социальные движе­ния, но в XIX—XX вв. они превратились в поистине массовое, по­всеместное и крупномасштабное явление. Уже в середине XIX в. это вызвало рост научного интереса к причинам возникновения таких движений, условиям их массового распространения и со­циальным последствиям.

Рассматривая феномен социальных движений в самом общем виде, можно сделать вывод, что все они, хотя и обусловлены со­вершенно разными социальными процессами, имеют единый ме­ханизм: путем перегруппирования и мобилизации индивидов ориентировать их на изменение существующих социальных ин­ститутов, структур и поведенческих норм.

Французский социолог А. Турен предложил двухуровневую классификацию движений, различая их по уровню типов и уров­ню условий возникновения. Например, Жакерия — крупнейшее в истории Франции восстание крестьян (1358) принадлежит к ти­пу «летучих» движений протеста, также как и голодные бунты, пе­риодически сотрясающие большие города третьего мира.

Преследуемые движениями цели в качестве критерия класси­фикации социальных движений предлагает Н. Смелзер. Напри­мер, нормоориентированные движения руководствуются утили­тарной логикой: они направлены на улучшение условий труда и по­вышение оплаты труда; ценностно ориентированные движения, напротив, мотивируются идеальными целями; для них характерны развитые идеологии, содержащие обоснование их целей и методов, наличие перспективных программ и харизматических лидеров.

Революционные движения стремятся изменить общество, пол­ностью отменив существующую систему ценностей.

Реформаторские движения стремятся внести в существующую систему ценностей изменения, способствующие более эффектив­ному функционированию этой системы. Реформаторскими явля­ются аболиционистские (движения за отмену какого-либо зако­на), экологические (движения за охрану окружающей среды), фе­министские (за равноправие женщин) и др.

Движения сопротивления как социальные движения ставят цель не добиться перемен, а блокировать введение изменений или отменить уже осуществленные изменения. Например, движе­ние чернокожего населения южных штатов за введение граждан­ских прав вызвало ответ белого населения — организацию советов белых граждан и Ку-Клукс-Клана (1865).

Экспрессивные социальные движения отличаются стремлени­ем осуществить не институциональные изменения, а возрождение или обновление людей изнутри (часто при этом вожди движения дают обещания будущего спасения). Примером такого социаль­ного движения является религиозная секта пятидесятников. Хотя подобные движения в основном возникают в среде наиболее не­привилегированного населения, религиозные секты не стремятся добиться всесторонних социальных перемен; их цель состоит не в изменении мира, а в спасении индивидов от этого мира, приобре­тающего все более уродливые формы. Как правило, члены таких сект убеждены, что второе пришествие мессии уже не за горами и единственное спасение состоит в обращении в истинную веру и духовном перерождении.

Социальные движения можно классифицировать также на се- кулярные, или светские, и религиозные.

К секулярным движениям относятся те из них, идеологическое обоснование которых не содержит собственно религиозных идей, и даже такие, которые отличаются программной антирелигиоз­ностью и атеизмом. Например, Октябрьская революция 1917 г. в России была типично секулярной и атеистической, сопряженной с антицерковными мерами и идейной борьбой против любой ре­лигии.

Религиозные движения используют в качестве лозунгов и про­грамм образы и представления, почерпнутые из религиозной тра­диции, а иногда их лидеры пытаются создать собственную новую религию или культ, который, по их мнению, лучше соответствует

их политическим идеалам. Например, во время Французской революции 1789 г. якобинцы в период своей диктатуры пытались навязать народным массам «религию разума» с праздниками и бо­гослужениями.

От таких движений следует отличать чисто религиозные по своей природе и целям движения, направленные либо на «очище­ние» традиционных религиозных институтов, либо на формиро­вание новых, более адекватных эпохе. Например, таким социаль­ным движением была борьба зародившегося протестантизма про­тив господства католической церкви, религиозных институтов, не отвечавших требованиям обновленной социальной реальности. Подобные движения основываются на новой религиозной пара­дигме, новом понимании сакральных значений, деятельности ха­ризматических лидеров и пророков.

Э. Гидценс предложил более простую типологию социальных движений:

демократические движения, направленные на сохранение или за­щиту политических прав;

рабочие (профсоюзные) движения, ставящие целью контроль за рабочими местами, охрану экономических и трудовых прав работ­ников, отстаивание более справедливого распределения эконо­мической власти;

экологические движения, направленные на ограничение про­мышленного загрязнения природной среды и истребления живых существ;

движения за мир, направленные на отказ от производства и испы­тания средств массового уничтожения, силовых методов решения межнациональных конфликтов.

В эту типологию не вошли набравшие в последние десятиле­тия силу женские движения в защиту прав женщин и детей, дви­жения сексуальных меньшинств за легализацию и связанные с ней права, консервативные и фундаменталистские движения.

23.2. Теории социальных движений

Теории социальных движений, известные совре­менной социологии, можно сгруппировать в две большие категории.

Классические теории, возникшие в период с 1920 по 1970 г., ха­рактеризуются общей направленностью на поиск социально-пси-

хологических детерминант участия индивидов в социальных движениях. Это объясняется тем, что все классические теории возникли как реакция на концепции XIX в., содержавшие макро- социологические объяснения социальных движений как порож­денных рационализацией или изменениями в способе производ­ства.

Классические микросоциологические теории такого типа ос­нованы на поведенческом подходе и ориентированы на объясне­ние феноменов коллективного поведения, таких, как массовая паника, стихийные действия толпы, сектантские движения и т.д. Они рассматривают социальные движения как форму коллектив­ного поведения, а последнее — как особый тип поведения, отлич­ный от «нормального». Коллективное поведение характеризуется спонтанностью, неорганизованностью и невозможностью реали­зации по институционализированным каналам. Одни авторы рас­сматривают коллективное поведение как результат экстремаль­ных эмоциональных состояний, вызывающих у людей снижение способности мыслить критически и рост «внушаемости», а дру­гие — как реакцию адаптации на неопределенные ситуации.

Еще одна группа классических теорий стремится связать уча­стие в социальных движениях с широкомасштабными структур­ными изменениями, происходящими в современных обществах. Теории массового общества исследуют, как влияют быстрая модер­низация и сопровождающие ее изменения в социальной орга­низации и нормах на образование аномной городской среды, в которой индивид испытывает раздражение, фрустрацию и со­циальную дезориентацию. В таких условиях индивид подвержен участию в социальных движениях, рассматриваемых как ир­рациональный экстремистский ответ на изменения социальной среды.

Теории «относительной депривации» показывают негативное влияние на индивидов стремительных социальных изменений. Множество факторов, таких, как нарастающие социально-эконо­мические изменения, урбанизация, политическая модернизация, влияние средств массовой информации, рассматриваются как объяснения изменений, происходящих в социальных ожиданиях индивидов. Растущие ожидания могут приводить индивидов к убеждению, что они депривированы, т.е. обделены социальными благами, по сравнению с другими группами населения. Это в свою очередь рождает чувство гнева и фрустрацию, которые могут най­ти выход в социальных движениях. В конечном счете эти теории рассматривают участие в движениях как эмоциональную и зачас­тую иррациональную реакцию на некоторые типы социальных явлений. В результате они концентрируют все свое внимание на фазе возникновения коллективного поведения и не позволяют выяснить организационную базу движений и их потенциальные связи с более широкими политическими движениями.

Подходы аналогичного типа, сложившиеся относительно не­давно, образуют как бы методологический мостик между ранними концепциями коллективного поведения и более современными структурными моделями.

Теория статусной политики рассматривает социальные дви­жения правого направления как попытки определенных групп со­хранить свой статус и привилегии в борьбе с реальными и вообра­жаемыми угрозами.

В целом классические теории социальных движений часто подвергались критике за выдвигаемую ими идею, согласно ко­торой всякое участие в движениях может рассматриваться как иррациональное поведение. В отличие от них более современные — постклассические — теории фокусируют свое внимание на коллектив­ном действии, оформленном в организованное движение, имеющее рационально обоснованные цели и стратегии.

Теория мобилизации ресурсов, относящаяся к группе посткласси- ческих теорий, была популярна в 1970-е гг. Ее появление означало смещение ракурса рассмотрения проблемы с уровня психологии ин­дивида на уровень социальных структур. Сторонники этого подхода, пытаясь преодолеть ограниченность теорий коллективного поведе­ния, утверждают, что социальные движения должны рассматривать­ся как продолжение институционализированного политического поведения. В фокус исследования попадают организация социаль­ного движения и попытки лидеров мобилизовать все возможные виды ресурсов — от людских до информационных и финансовых. Лидеры движений рассматриваются как лица, целенаправленно и рационально планирующие действия сторонников, выстраивая оп­ределенную стратегию. Базисными понятиями, на которых строятся такие теории, являются доступность ресурсов, эффективность орга­низационных структур движения и т.д.

В 1970-е гг. многие теоретики обратились к исследованию так называемых новых социальных движений — феминистского дви­жения, движения за мир, экологического, движения сексуальных меньшинств.

Теории новых социальных движений сформировали особое тео­ретическое направление, особенностью которого стало изучение социальных движений в контексте более широких теорий со­циальных изменений. Представители этого направления считают, что рост новых движений является показателем общей неудовле­творенности населения социальными и политическими институ­тами развитого капиталистического общества. В отличие от рабо­чих движений, организовывавшихся по классовому принципу, новые движения в стремлении добиться социальных изменений опирались на разные ценности, использовали различные органи­зационные структуры и разную тактику.

Центром, вокруг которого разворачивались новые движения, было превращение индустриального общества в постиндуст­риальное. Поколение, родившееся и выросшее в послевоенный период, было менее озабочено материальными проблемами и больше интересовалось качеством жизни — чистотой окружаю­щей среды, индивидуальной свободой, возможностями самовы­ражения. Поскольку таких индивидов становилось все больше, возросла их доля в составе политических элит и их мнение стало определять политику.

Возникновение новых социальных движений объяснялось также массовой реакцией на процессы модернизации. Постоян­ное вторжение США в экономику менее развитых европейских стран привело к «колонизации жизненного мира» (Ю. Хабермас). Участники новых социальных движений протестовали против этого, так как понимали, что сам по себе процесс вестернизации неконтролируем. Они пытались политизировать институты граж­данского общества, стремясь добиться реальной экономической автономии, прямой демократии и свободного от государственно­го регулирования индивидуального самовыражения.

Социальной базой таких движений стал новый средний класс высокообразованных профессионалов. Участники движений подбирались на основе таких показателей, как расовая и нацио­нальная принадлежность, пол и сексуальная ориентация. Некото­рые исследователи даже утверждали, что новые движения следует относить не к политическим явлениям, а к культурным, потому что они реализуют свои цели не через политические организации, а через «глубинные сети», которые не видны обычному наблюда­

телю. Такие «сети» — это контексты постоянного конструирова­ния новых смыслов.

Теория новых социальных движений, способствуя понима­нию социальных движений в целом, фокусируется на фазе зарож­дения, поэтому ей не удается проследить внутреннюю жизнь со­циального движения как организационной структуры.

В последние десятилетия возник рад новых социальных дви­жений, наиболее значимым из которых является движение в за­щиту человеческих прав инфицированных СПИДом. Большую часть участников движения составляют сами инфицированные и их близкие родственники. Движение включает в себя ряд органи­заций, в том числе экстремистских по тактике, прибегает к таким методам борьбы, как уличные шествия, «уличный театр» и т.д.

Социологическое изучение социальных движений последнего периода по-прежнему фокусируется на поиске структурных де­терминант коллективного действия, но в то же время оно стало бо­лее дифференцированным, обращает больше внимания на нюан­сы процесса мобилизации ресурсов и привлечения участников. Так, в изучении микромобилизационных контекстов социологам удается создать более сложный и разноплановый социальный портрет индивидов, участвующих в движениях. Введенное поня­тие «коллективного Я», помогает понять механизмы привлечения и сохранения сторонников. Результаты новейших исследований движений за права сексуальных меньшинств показали, как дви­жение сохраняет свою структуру, выстраивая прочные культур­ные границы, отделяющие его участников от остального общест­ва; как оно развивает оппозиционное сознание участников; как вырабатывает у них повышенную оценку качеств, отличающих их от «гетеросексуальной нормы».

Коренные преобразования в социальной, экономической и политической сфере российского общества в 1990-е гг., связанные с либерализацией общественной жизни, привели к возникнове­нию различных политических и общественных организаций, пар­тий, движений различной направленности. Активным субъектом этих социальных движений стала молодежь как наиболее мобиль­ная часть населения. Но, как известно, для молодежи характерны импульсивность, экстремальность, склонность к риску, агрессив­ность, эпатажность, что часто толкает ее на путь отклонения от об­щепринятых норм, особенно в ситуации, когда достижение своих жизненных целей социально приемлемыми способами не пред­ставляется возможным или сопряжено с большими трудностями; а именно это характерно для современной России.

Таким образом, источником молодежного экстремизма явля­ется экстремальность молодежного сознания, которая при опре­деленных обстоятельствах может приобрести крайнюю форму экстремизма^[204]. Кроме того, молодежный экстремизм обусловлен острым противоречием между сложившимися в сознании молоде­жи представлениями о гражданстве и возможностями его вопло­щения в жизни^[205]. Именно недостаток позитивных эмоций и поиск виновного в том, что происходит в стране, провоцирует экстреми­стские действия. Немаловажными факторами роста молодежного экстремизма являются также сложная социально-экономическая обстановка в стране, молодежная безработица, ограниченность социальной мобильности, профессиональной самореализации, миграционные процессы, усиливающиеся из года в год в стране; последние на фоне существующих проблем приводят к усилению националистических настроений в обществе, в частности в мо­лодежной среде. К перечисленным причинам следует добавить неэффективную молодежную политику, неразвитость институтов гражданского общества и недостаточное внимание к проблемам молодежи, ее морально-нравственному воспитанию. Предостав­ленные самим себе, молодые люди включаются в организации, дающие им альтернативу безысходности, которую испытывает неустроенную, нереализовавшуюся, психологически неустойчи­вую молодежь. Однако многие из этих организаций являются ан­тисоциальными и реализация жизненных планов в их структуре часто приводит к негативным последствиям для молодежи. По­этому молодежь и ее проблемы должны стать центром обществен­ного и государственного внимания, иначе общество, в котором гибнет молодежь, само обречено на гибель.

23.1. Жизненный цикл социальных движений

Фаза мобилизации — перваяфаза истории любо­го социального движения. Понятие мобилизации может пони­маться по меньшей мере в двух смыслах. Так, в понимании К. Дой- ча мобилизация определяет состояние данного общества, созда­ваемое пересечением географической и профессиональной мо­бильности. Кроме того, мобилизация как состояние общества характеризуется быстрой идейной коммуникацией, частыми и многочисленными контактами, даже между теми, кто находится на удаленных друг от друга ступенях социальной иерархии. Об­щество в фазе мобилизации определяется ростом индивидуализа­ции и активности.

Мобилизация — это необходимое, но недостаточное условие возникновения социального движения. Нужно еще, чтобы инди­виды, заинтересованные в его возникновении, выработали орга­низационный потенциал и установили стратегические цели дви­жения.

Вторую фазу в начале движения можно назвать «броунов­ской». Ей свойственны децентрализованные и неупорядоченные инициативы. Гиршман называет эту фазу периодом децентрали­зованного насилия. Эта фаза зачастую не увенчивается формиро­ванием зрелого социального движения с определенными страте­гическими целями и лидерами.

Сформировавшееся движение характеризуется стратегиче­ским стилем, организованностью вокруг четко поставленных це­лей, управляемостью, каким бы ни был тип его лидерства, нали­чием определенных материальных и символических ресурсов. К числу таких ресурсов, обеспечивающих успех движения, отно­сится харизма его лидеров. Например, движение гандистов в Индии обязано своим широким распространением прежде всего личной харизме Ганди. Сами по себе идеи гандизма содержат тра­диционные для Индии абсолютные требования ненасилия, любви ко всему живому и ко всем людям, и его успех был полностью обу­словлен личностью самого Ганди, которая превосходила, вопло­щала в себе и обогащала традицию, поэтому его учение нашло сто­ронников далеко за пределами Индии.

Социальное движение типа гандизма — это религиозное дви­жение, более всего похожее на профетическое движение (сложив­шееся вокруг личности пророка), но оно имело социальные и по­литические последствия — способствовало более полной нацио­нальной идентификации индусов, ломке кастовой системы.

Понятие «социальное движение» является настолько широ­ким, что включает в себя и движения ненасилия типа гандизма, и такие террористические движения, как русский большевизм, пре­вративший насилие в свой первостепенный принцип. Однако у таких движений, которые являются ценностно ориентированны­ми, есть нечто общее — в их основе лежит субъективное убежде­ние.

Все ценностно ориентированные движения можно назвать ха­ризматическими. Тот экстраординарный эффект, который лиде­ры таких движений оказывают на аудиторию, объясняется имен­но харизмой. Источник харизматической власти — в субъективной убежденности ее носителя. Например, Ганди не сомневался в своей миссии; участники антиядерного движения убеждены, что атомная энергия — это абсолютное зло, а воинствующие фемини­стки — что право на прерывание беременности является неотъем­лемым священным правом каждой женщины.

Религиозное измерение социальных движений связано с теми составляющими харизматической уверенности, которые могут деградировать в фанатизм. Такие элементы заметны в «секуляр- ных религиях» первой половины XX в. — нацизме и большевизме. В наши дни они характерны для экологического движения и фе­минизма.

Многие ценностно ориентированные движения носят утопи­ческий характер. Таковы и социалистические, и националистиче­ские движения. Они нацелены на завоевание неких «прав», идея которых почерпнута ими из религиозного опыта и может расцени­ваться как сотериологическая. Но мобилизация инструменталь­ных и символических ресурсов, необходимых для реализации этих прав, требует также координации и политической организации.

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

1. Дайте определение социального движения. Чем различаются револю­ционные и реформистские движения?

2. Какие социальные и психологические причины, по вашему мнению, вызывают к жизни новые социальные движения? Охарактеризуйте понятие социальной депривации. Что должно произойти с индиви­дом, чтобы у него возникло ощущение депривации?

3. В первые десятилетия XX в. были очень популярными и массовыми революционные и национально-освободительные движения; далее значительная часть населения некоторых европейских стран, особен­но молодежь, потянулась к фашизму. В середине 1960-х гг. возникло и завоевало популярность движение хиппи. В современном мире суще­

ствует широкий спектр новых социальных движений — экологиче­ские, феминистские, движения за равноправие сексуальных мень­шинств, за ограничение вооружений, против абортов, в поддержку жертв СПИДа и т.д. Отражают ли рост и спад популярности тех или иных социальных и политических движений какие-либо объектив­ные процессы, происходящие в обществе, или это просто дань моде, или социальные движения развиваются и сменяют друг друга по ка­ким-то собственным законам? Подумайте, какие социальные условия вызвали к жизни перечисленные движения. Аргументируйте свой от­вет.

4. Какого типа личности наиболее подвержены участию в социальных движениях? Какие психологические качества для этого нужны?

5. Охарактеризуйте известные вам религиозные движения. Какие изме­нения в этой сфере произошли в нашей стране после отмены полити­ки принудительного атеизма? Как вы думаете, это позитивные или не­гативные изменения?

6. Чем, по вашему мнению, можно объяснить популярность тоталитар­ных сект в настоящее время?

7. Какие цели преследуют современные экологические движения? По­чему они набрали силу именно сейчас? Есть ли, по-вашему, в их про­грамме негативные моменты и в чем они заключаются?

ТЕМЫ РЕФЕРАТОВ

1. Типология социальных движений.

2. Экспрессивные движения и их последствия.

3. Современные религиозные движения.

4. Профилактика молодежного экстремизма.

5. Источники молодежного экстремизма в современной России.

6. Современные экологические движения и их цели.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

24.1. Понятие и факторы процесса глобализации: теоретические интерпретации

В конце 1990-х гг. в социологический оборот во­шло понятие «глобализация», которое стали использовать не только ученые, но и все — от политиков до средств массовой ин­формации. Это слово содержит буквально парадигму, включаю­щую понимание происходящих в мире процессов, эпохальных из­менений. Понятие глобализации — это краткое обозначение сово­купности сложных процессов, суть которых в том, что они как бы «сжимают» мир во времени и пространстве и делают условными и проницаемыми все существующие территориальные границы.

Глобализация — это исторический процесс превращения мира в единую систему, обладающую едиными характеристиками. Истори­чески такую систему порождает действие факторов глобализации:

0 электронные средства коммуникации, способные сжимать до ми­нимума разделяющие людей время и пространство;

0 технологические изменения, позволяющие распространять по всему миру производимую продукцию;

0 формирование глобальных идеологий, таких, как экологическое или правозащитное движение.

Разработано довольно много теоретических интерпретаций процесса глобализации. И. Валлерстайн предлагает мир-систем- ную модель объяснения, согласно которой глобализация пред­ставляет собой прежде всего экономическое явление, основанное на мировом разделении труда. В соответствии со сложившейся системой разделения труда в мире вырисовались четкие структур­ные деления на экономическое ядро, полупериферию и перифе­рию. Все это в совокупности образует единую систему мировой капиталистической экономики. Наличие неразрешимых проти­воречий в этой системе приведет к ее трансформации в мировой социализм.

Э. Гидденс считает, что глобализация неразрывно связана с модернизацией и имеет две стороны — экономическую (процессы экономической систематизации межгосударственных связей) и культурную (формирование глобальной культуры сознания).

Как утверждает М.А. Чешков, понятие глобализации относит­ся к совокупности глобальных процессов взаимопроникновения самых разных элементов мирового сообщества.

По мнению венгерского ученого М. Шимаи, главным следст­вием этого процесса наряду с ростом взаимозависимости госу­дарств стала пространственная и институциональная интеграция рынков. Интернационализация, выступая стимулом дальнейшего экономического прогресса, представляет собой позитивное явле­ние в той мере, в какой способствует расширению международно­го обмена материальными и интеллектуальными ценностями и в целом социальных контактов. Тем не менее, считает Шимаи, мно­гие результаты глобализации оказались благоприятными лишь для определенных групп стран, поскольку она сопряжена с про­цессом транснационализации, в ходе которого часть производст­ва, потребления, экспорта, импорта и дохода страны попадает в зависимость от решений международных экономических цен­тров. В качестве ведущих сил здесь выступают транснациональ­ные корпорации, которые сами являются одновременно и резуль­татом, и главными действующими лицами интернационализации.

Многие социологи занимаются исследованием этого социаль­ного явления^[206], однако в определении глобализации единогласия так и не удалось достигнуть. Возможно, это обусловлено многоас- пектностью и многогранностью данного процесса, который в рав­ной степени относится и к политической сфере деятельности, и экономической. В целом с учетом многосторонности процесса глобализации ее можно определить как процесс формирования и утверждения целостности, взаимосвязанности, взаимозависимо­сти, интегральности мира и восприятие его как такового общест­венным сознанием. При этом глобализацию не следует отождест­влять с унификацией, подразумевая при этом американизацию, поскольку речь идет о собирании, единении человечества в цело­стном мире, в котором происходит взаимодействие разнородных и разнообразных национальных, религиозных, государственно­политических, цивилизационных компонентов^[207].

24.1. Социальные последствия процесса глобализации

Реально результаты процесса глобализации мож­но видеть в том, что границы для экономической, культурной и даже политической деятельности становятся все более прозрач­ными, условными. Транслокальные и транснациональные сети — промышленные монополии, Интернет, обмен студентов и про­фессиональных кадров, сфера услуг, организации «зеленых» и движение в защиту прав человека — способствуют созданию поис- тине глобальной культурной и экономической системы. В силу действия всех этих факторов пошатнулось традиционное для XX в. «геополитическое воображение», сводившееся к восприятию ми­ра разделенным на пространственные, территориальные и идео­логические блоки. Глобализация влечет за собой формирование новой геополитики и нового видения мира, все более приобре­тающего образ единого целого, состоящего из «потоков» и «се­тей»^[208].

Конечно, в повседневной реальности границы, структуры и регулярности пока очевидны. Глобальное общество существует только в форме транснациональных корпораций, транснацио­нальных обществ и структур. Его не следует представлять себе как нечто совершенно однородное, хотя глобализация порождает не­кое «сущностное единство» во внешнем облике глобальной социаль­но-политической жизни^[209]. Отношения между локализованными акторами и глобализирующими силами, живыми локальностями и виртуальными общностями редко бывают таковы, чтобы глоба­лизирующее давление абсолютно превалировало. Обычно мы на­блюдаем глобальную систему с множеством обликов, которые иногда накладываются друг на друга, а иногда оказываются труд­носовместимыми.

Пер вый — это облик мира как единой системы потребления, мира, закусывающего в кафе «Макдоналдс» и смотрящего MTV^[210]. Второй облик — это мир, в котором отношения между локаль­ным и глобальным структурированы в виде «привычных значе­ний»^[211], связанных с повседневным образом жизни локализован­ных индивидов; на уровне «привычных значений» мы восприни­маем глобальный мир как пересечение локальных возможностей с глобальными. Третий облик — это мир, населенный культурны­ми гибридами, в котором индивид в значительной мере утрачива­ет возможность культурной, религиозной и национальной иден­тификации. По утверждению Б. Аксфорда, такая гибридизация порождает «шизоидную культуру»^[212].

Глобальное сознание может побуждать акторов какие-то ас­пекты глобализации принимать, а против каких-то протестовать. Например, одни акторы сопротивляются глобализации в фор­ме неприятия прохладительных напитков типа Coca-Cola, техно­логии мультимедиа или просто секулярной культуры и это сопро­тивление чаще всего имеет антиамериканскую или антизападную направленность. Другие акторы сопротивляются глобализации, потому что воспринимают ее как часть «бесконечного накопления капитала»^[213]. Но неприятие глобализации может быть обусловлено и чувством, что гибридная культура вытесняет или дискредитиру­ет традиционные верования и нравственность.

О сложности восприятия глобализации говорят и данные ИКСИ РАН^[214], полученные в ходе исследования понимания рос­сийским обществом специфики и сущности глобализации. Выяв­ленные различия во мнениях респондентов и экспертов обуслов­лены разным наполнением информационного канала по данной проблеме, вследствие чего неодинаково будут восприниматься и последствия. Так, свыше четверти респондентов (28 %) и почти половина экспертов (44 %) считает, что в целом процессы глоба­лизации открывают для развития человечества позитивные пер­спективы; пессимистично смотрят в будущее 18 % респондентов и 27 % экспертов; затруднились определить свое мнение 54 % рес­пондентов и 29 % экспертов. Таким образом, пока глобализация создает в массовом сознании преобладающие настроения неопре­деленности и слабых оптимистических ожиданий; эксперты более оптимистично смотрят вперед, но в целом налицо дефицит пози­тивных ожиданий относительно данного процесса.

В процессе глобализации проявляются противоположные тенденции — к возрастанию взаимосвязей в глобальном масштабе и дальнейшей фрагментации. Глобализация устанавливает разно­образные типы связей, создавая то, что У. Ханнерц назвал «гло­бальной ойкуменой», лишенной границ^[215]. Системность или един­ство этого глобального образования представляет собой результат взаимодействия локальных субъектов с глобальными структурами.

От глобализации невозможно укрыться. Глобальные процес­сы все больше влияют на локальные, и даже наиболее почвенни­ческие режимы, несмотря на очевидное сопротивление, вынужде­ны в той или иной степени идентифицироваться с глобальной системой.

Динамика глобализации поддается изучению только при усло­вии, что будут сняты условные различия между микросоциологи- ческим и макросоциологическим уровнями анализа и ни одна из форм человеческой деятельности не будет рассматриваться как приоритетная по отношению к другим. Однако для практики ха­рактерен одномерный подход к феномену глобализации. Напри­мер, многие экономисты и теоретики менеджмента рассматрива­ют глобализацию как плод современной идеологии и практики неолиберализма, замалчивая наличие культурных и технологиче­ских измерений глобализации и считая вторичными связанные с ней политические проблемы. В таком случае глобализация сво­дится к относительно простому процессу формирования единой мировой торговой и финансовой системы, который проявляется в образовании коалиций между богатыми государствами, мульти­национальными корпорациями и международными регулятив­ными институтами^[216]. Но такой подход упускает из виду связанные с глобализацией культурные процессы. В действительности изу­чение культуры в аспекте глобализации может оказаться необы­чайно плодотворным, так как культура влияет на социальную идентификацию индивидов и снабжает их значениями. Проблема здесь в том, что, как показывают выполненные в последние годы исследования социальных антропологов (А. Аппадюре, М. Фрид­ман, У. Ханнерц) и социологов (Р. Робертсон, 3. Бауман, М. Фи- зерстоун), культура часто отчуждается и рассматривается как сво­его рода социальный цемент или как система идеологического обеспечения экономических интересов господствующих слоев.

При таком подходе не учитывается, что культура — это продукт реального повседневного взаимодействия индивидов и она не столько внедряется в них извне, сколько конструируется и творит­ся ими самими одновременно в изменяющемся и неизменном контекстах. Например, пользователи Интернета сознательно и целенаправленно участвуют в создании глобального культурного пространства, так же как члены глобальных социальных движе­ний, распространяющие глобально санкционированные модели поведения. Наконец, как подметил Ханнерц, сам по себе созна­тельный воинствующий антиглобализм составляет всего лишь часть диалектики процесса глобализации.

Глобализация вносит изменения не только в социальную орга­низацию, но и в осознание мира. Дж. Арриджи считает глобализа­цию одним из звеньев процесса эволюционного изменения миро­вой капиталистической системы. Однако такое понимание явно недостаточно, так как сводит все богатство и сложность мировой истории к одному системному образованию — капитализму.

Еще более широкое в историческом смысле понимание глобали­зации демонстрируют некоторые российские авторы. Так, А.Н. Чу­маков под глобализацией понимает «многоаспектный естествен­но-исторический процесс становления в масштабах планеты це­лостных структур и связей, которые имманентно присущи миро­вому сообществу людей, охватывают все его основные сферы и проявляются тем сильнее, чем дальше человек продвигается по пути научно-технического прогресса и социально-экономическо­го развития»^[217]. По мнению Э.А. Азроянца, глобализация составля­ет цель исторического процесса как такового. Динамика его опре­деляется противоборством тенденций интеграции и дезинтег­рации. Современный этап процесса глобализации может быть охарактеризован как этап интернационализации^[218].

В последнее время границы между обществами, культурами и индивидами становятся все более неопределенными. Совре­менные концепции пространственно-временных моделей иден­тификации, связывающие идентификацию с пространственно- временной организацией жизни, уступают место постпростран- ственным концепциям глобального порядка. В данном смысле глобализация представляет собой как бы достраивание нового мегапространства над привычным социальным пространством каждой отдельной страны. Это дополнительное пространство включает в себя интеллектуальные, информационные, коммуни­кативные ресурсы. Для каждого включенного в этот процесс госу­дарства это означает утрату им способности полного контроля над своим внутренним пространством, нарастание его проницаемо­сти, формирование новых, надгосударственных элит и частичное ограничение власти старых. Разумеется, этот процесс приводит к коренным изменениям «всей внутренней системы организации гражданского общества, социального взаимодействия и его пра­вового обеспечения»^[219]. По словам Б. Барбера, территориальный мировой порядок отживает свой век и на смену ему идет сетевая экономика производства и потребления.

Однако представление о глобальном капитализме без гра­ниц — в значительной мере миф. Так, П. Херст и Г. Томпсон счи­тают, что идея глобализации — порождение неолиберализма, настаивающего на неизбежной эрозии государственного управ­ления и необходимости глобального свободного рынка. Они утверждают, что наблюдающаяся глобализация — всего лишь ин­тенсификация международной торговли, в значительной мере ог­раниченной рамками «экономической триады» — Европы, Север­ной Америки и части Юго-Восточной Азии. В подтверждение этого они ссылаются на активное участие национальных прави­тельств в управлении транснациональными корпорациями и по­казывают, что подлинно глобальных корпораций очень мало и они разобщены между собой. Наконец, они утверждают, что в конце XIX — начале XX в., в «прекрасную эпоху» мирового капи­

тализма, международная циркуляция потоков товаров, капитало­вложений и миграции населения превышали нынешний уровень.

Однако то, что называется глобализацией, нельзя свести только к развитию международного рынка, т.е. к экономическим процес­сам и неолиберализму. Это еще и технологические инновации, об­ладающие высоким социально-преобразующим эффектом, и обра­зование глобальных связей на уровне менеджмента, превращаю­щих земной шар в единое операциональное поле. В частности, М. Кастельс считает, что глобализация проявляется в первую оче­редь в возрастании роли информационного труда в отличие от других видов труда. Согласно Кастельсу, в рамках глобального экономического порядка «исторически сложившаяся архитекто­ника управления экономикой» борется против новых сил — техни­ческих инноваций нового поколения и экономической конкурен­ции, не признающей установленных границ.

Сохраняющаяся сила суверенных государств, не побежденных глобализацией, — это в значительной мере миф.

Во-первых, современное национальное государство как стандарт организации само представляет собой форму глобализа­ции. Хотя мир фрагментирован и разделен на суверенные терри­ториальные единицы, они сами составляют часть единого созна­тельно выстроенного мирового порядка^[220].

Во-вторых, суверенные государства — это действующие ли­ца мирового экономического процесса и хранители социетальных ценностей. Но их место в процессе глобализации неодинаково. Сила некоторых государств увеличивается благодаря глобализа­ции, в то время как для других глобализация выступает ослабляю­щим фактором. Например, некоторые государства Восточной Азии сумели привлечь и сохранить мобильный капитал. Основы того явления, которое известно как «азиатский капитализм», кро­ются в государствоцентричной модели глобальной финансовой экспансии. Такая модель позволяет противостоять разрушитель­ному для государства глобализирующему воздействию извне, ко­торое в других случаях вызывает разлад в национальной финансо­вой структуре. Распад Советского Союза показал, что даже ми­ровые державы не могут устоять под натиском глобальной экономики: еще более уязвимы «квазигосударства», большинство из которых были колониями, из-за своих ограниченных возмож­ностей. Даже некоторые очень богатые страны капиталистическо­го мира, такие, как Германия и Япония, описываются как только наполовину суверенные^[221]. Наконец, процесс размывания государ­ственной власти снизу (региональными сепаратистскими силами) и сверху (глобальными и транснациональными институтами) пре­образует саму архитектонику государственного управления.

Оборотной стороной феномена глобализации является отде­ление власти от ответственности. Сформировавшаяся глобальная элита, будучи надгосударственной, не несет той ответственности перед населением стран, которую традиционно в той или иной степени берет на себя любое государство. Эта ситуация создает возможность эксплуатации множества людей вне всяких обяза­тельств перед ними. Глобальная элита игнорирует возникающие экологические и социальные проблемы, не думает о судьбе социаль­но незащищенных людей, которые проживают где-то далеко, о еще неродившихся поколениях.

Таким образом, глобализация — явление глубоко противоре­чивое. Она не только соединяет, но и разъединяет, не только обо­гащает, но и существенно ограничивает. Глобализация влечет за собой стягивание, столкновение локальных культур, которые должны переопределиться в этом столкновении локальностей^[222]. Отсутствие границ для финансовых, торговых и информацион­ных потоков оборачивается усиленной фиксацией места жизни и деятельности для многочисленных групп населения. Для многих людей это несет социальную деградацию, утрату публичных про­странств: удаленность мест их проживания от единых глобальных центров лишает их возможности самим участвовать в выработке социальных смыслов, в принятии решений. Они становятся пас­сивными реципиентами смыслов и значений, продуцируемых где-то далеко. Можно говорить о своего рода пространственной сегрегации, об установлении и прогрессирующем росте дистан­ции между глобальными элитами и населением стран. Дж. Сорос пишет: «Глобальная капиталистическая система поставила стра­ны мира в неравные условия. Пропасть между богатыми и бедны­ми расширяется. А система, не дающая никакой надежды и не поддерживающая проигравших, толкает их на совершение де­структивных поступков, продиктованных отчаянием, и потому рискует быть подорванной изнутри»^[223].

Глобализация, как ее ни оценивать, представляет собой факт современного существования, «необратимый процесс, неотвра­тимую участь мирового развития; глобализация не может быть плохой или хорошей»^[224].

Понятие «глобализация» очень многопланово. Ценность его для социальной науки в том, что оно фокусирует внимание на процессах, превращающих мир в единое целое - глобальную сис­тему.

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

1. Дайте определение феномена глобализации. В чем состоят его кон­кретные социальные проявления? Охарактеризуйте их и попытайтесь дать им оценку.

2. Является ли, по вашему мнению, экономическая глобализация пози­тивным или негативным фактором развития более отсталых стран? Аргументируйте свой ответ.

3. В чем суть глобализации культуры? Каковы ее последствия для куль­турного развития народов?

4. Что именно, по-вашему, вызывает протест у противников глобализа­ции? Правы они или нет? Не является ли такой протест проявлением отсталых взглядов? Проведите в группе дискуссию между сторонни­ками глобализации и ее противниками.

5. В чем принципиальное отличие нынешней фазы процесса глобализа­ции от его фазы эпохи территориальной капиталистической экспан­сии? Как вы понимаете положение об информационном характере современной фазы глобализации?

6. Как вы считаете, связан ли процесс глобализации с какой-либо идео­логией? В чем проявляется эта связь?

7. Какое место в процессе глобализации, на ваш взгляд, занимает распад Советского Союза и блока социалистических стран? Аргументируйте свой ответ.

8. Какую роль сыграл технологический прогресс в формировании гло­бальной системы мирового хозяйства?

ТЕМЫ РЕФЕРАТОВ

1. Глобализация и ее типы.

2. Глобализация и проекты будущего мирового порядка.

3. Глобализация и этничность.

4. Культурная глобализация.

5. Исторические этапы глобализации.

В

МЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ. МОДЕРНИТИ И ПОСТМОДЕРНИТИ

Современная наука об обществе все чаще опери­рует такими понятиями, как«модернити», «постмодернити», «мо­дернизм» и «постмодернизм». Они используются в самых широ­ких и разнообразных контекстах, что, с одной стороны, затрудня­ет понимание их конкретного значения, а с другой — дает понять, что речь идет о тотальных и всепроникающих явлениях жизни со­временного общества и науки о нем.

Человечество находится на границе принципиально новой фазы своей истории, которая может рассматриваться как граница между эпохой «модернити», охватывающей XVII—XIX вв., и «пост­модернити» — следующей за ней эпохой. Таким образом, термин «модернити» обозначает состояние общества и культуры, выде­ляемое по контрасту с постмодернити, характеризующееся развитием индустриального производства, приматом рациональ­ности и научно-позитивистского мировоззрения, пренебрежени­ем к архаическим формам социальной жизни и культуры, кризи­сом религии. Под термином «модернизм» ряд исследователей подразумевает исторический период с конца XIX до середины XX в.

Под «постмодернити» в свою очередь понимается состояние общества и сознания, являющееся историческим преемником мо­дернити. Различия между ними касаются всей совокупности про­явлений социальной реальности и прежде всего различных форм социального сознания. Именно поэтому рядом с понятием «пост­модернити» всегда стоит «постмодернизм» — комплексный фено­мен социально-духовной природы, объединяющий изменения, происходящие в мироощущении и миропонимании современно­го человека, в подходе к социальным явлениям, в отношении к ценностям вообще и ценностям эпохи модернизма в частности, в философии, социологии, методологии всех гуманитарных наук, литературе и искусстве. Кроме того, в объем понятия «постмодер­низм» входит социологическая составляющая: оно часто исполь­зуется для характеристики определенного социального порядка. Постмодернизм стал естественной реакцией представителей раз­ных направлений общественных наук и различных сфер искусства на возросшую комплексность социума, выделение в котором не­ких узких форм человеческой деятельности больше не кажется це­лесообразным.

Применительно к миропониманию стандарт модернити озна­чает модель мышления и поведения деятельно-преобразующего и познающего мир человека. Он критически настроен к окружаю­щему миру и обществу, рассматривая их как объект своего актуаль­ного и потенциального воздействия. Мир для него распадается на две проблематически связанные сферы — Я и не-Я. Основная про­блема — найти правильную связь между Я и не-Я, чтобы подчи­нить и освоить внешний мир в соответствии с принципами Я.

Мировосприятие модернити характеризуется оптимизмом, при­нимающим разные формы — от веры в бесконечный линейный прогресс до убежденности в абсолютной, исчерпывающей позна­ваемости мира и всесилии позитивной науки. Даже устрашающие кровоцролития во время великих революций, ставших знаковой ситуацией эпохи модернити, не перевешивали этого историче­ского оптимизма «на перспективу»: они воспринимались как по­следнее насилие, необходимое для последующей за ним эпохи благоденствия.

Мировосприятие постмодерна, напротив, отличается глубин­ным пессимизмом и скептицизмом в отношении познания и ис­тины, а также возможности конструктивного научного поиска. Такой скептицизм проявляется в разнообразных формах, напри­мер в игровых концепциях в разных отраслях науки о человеке. Так, в своей концепции «языковых игр» Ж. Ф. Лиотар утверждал, что мы никогда не можем достоверно судить об истинности или ложности той или иной идеологии, научной теории и т.д., так как любое суждение содержит «повествовательный крен» и влечет за собой перекос в оценке. Поэтому единственный принцип по­строения суждений должен состоять в том, чтобы избегать ситуа­ции выбора. За этим принципом стоит парадигма либерального плюрализма, который означает необходимость терпимости, недо­пустимость навязывания своего мнения другим, готовность при­знать, что наша точка зрения неабсолютна.

Р. Барт одним из первых показал, что сам по себе реализм — всего лишь результат дискурса, продукт специфических культур­ных или языковых кодов, преимущественно принадлежащих XIX в. Современная аналитическая и постаналитическая философия по­родила антиреализм как отдельное направление мысли. Для анти­реализма не существует истины, отличной от нашего познания и верований. Объективная реальность слита с нашим пониманием ее, поэтому невозможно ставить вопрос так: соответствует ли на­ше знание объективной истине? Аналогичным образом и социо­логическое познание общества не распадается на отдельную объ­ективную социальную реальность и наше знание о ней. Общество и социология, подчеркивает Н. Луман, представляют собой еди­ное целое, и состояние самого по себе общества неотделимо от на­шего взгляда на него. По мысли Ж. Бодрийяра, современное мыш­ление утратило саму идею объективной реальности, поэтому для него не существует разницы между фактом и имагинативной кон­струкцией, ложным подобием — симулякром. Ф. де Соссюр утверж­дает, что «реализм повествования — всего лишь буржуазная иллю­зия», а в действительности мы имеем дело со смыслами, конструи­руемыми самим языком, на котором говорим.

Чаще всего со словом «постмодернизм» ассоциируется имя Бодрийяра. Как и Лиотар, он начинал свою теоретическую дея­тельность как неомарксист. Однако оба они позже пришли к кри­тическому отвержению всех теорий, порожденных мировоззрени­ем модернити, — марксизма, психоанализа, структурализма и т.п. Под влиянием семиологии — направления философии языка — Бодрийяр пришел к пониманию того, что социальная реальность человека — это всего лишь система знаков и кодов, которым при­писано определенное постоянное значение. Мы придаем миру смысл, наделяя знаки и символы значениями путем соотнесения их с определенными объектами и идеями. На какой-то стадии это­го процесса неизбежно происходит высвобождение знака из непо­средственного отношения со своим объектом, знак становится са­мостоятельным и уже не отсылает к внешней реальности, а сам по себе превращается в реальность. Эта гиперреальность знака порож­дает симулякры — ложные подобия реальности, неотличимые от нее. Копий может быть очень много, и все они настолько похожи, что совершенно утрачивается способность различать подлинную реальность и симулякр. Таким образом, век однозначного соот­ветствия объекта и знака ушел в прошлое. Современный человек утратил однозначность и потерял чувство объективной реально­сти.

Отсюда следует, что существует множество воображаемых ми­ров, ничуть не менее реальных, чем мир повседневной реально­сти. Для постмодернизма нет требования «держаться ближе к реальности», нет объективной причинности. Он снимает рацио­налистическое требование к индивиду «подвергать все сомне­нию» и все объяснять с помощью рациональных причинно-след­ственных связей.

Именно поэтому мировоззрение постмодерна толерантно и иронично. Его толерантность проявляется в том, что никакая точ­ка зрения не отвергается как «не соответствующая реальности». Он принимает вновь и пересматривает то, что давно отвергнуто пониманием модернити как плод архаизма и невежества. В част­ности, он вновь обращается к мифу как объяснительной парадиг­ме досовременности, которую современность давно высмеяла и отвергла. В литературных произведениях, написанных в духе пост­модерна, реальность сна, мечты, шизофренического бреда ничуть не менее реальна, чем повседневная жизнь, отсутствует разница между естественным и сверхъестественным, а реалистические ценности выглядят плоскими и одномерными. Ироничность по­стмодерна в том, что для него не существует ничего абсолютного. Он преодолевает критиковавшийся еще Ж.П. Сартром «дух серь­езности», воспринимая социальную действительность и идейную жизнь как простую «игру смыслов».

Первейшей ценностью постмодерна становится творческая и любая иная свобода индивида. Индивидуальная ответственность очень проблематична, поскольку игра предполагает как раз отсут­ствие ответственности. Берущие начало в идеологии Просвеще­ния ценности эпохи модернити, такие, как вера в прогресс, всеоб­щее равенство и благополучие, дискредитируются как утопиче­ские и несбыточные.

Лиотар, характеризуя философские и социологические пред­ставления прошлого, говорит о «крайних упрощениях» действи­тельности в «метаповествованиях» — парадигмах социального ви­дения, наделенных сверхценностью в эпоху модернити. К ним он относит повествование идеологов Просвещения о бесконечном прогрессе человечества и науки, повествование марксизма о неиз­бежном освобождении человека труда от тягот промышленного капитализма. Вера в истинность метаповествований начала под­тачиваться очень давно. Еще Ф. Ницше заявил, что Бог мертв, и, следовательно, мораль, истина и знание — всего лишь иллюзии, которые свободный человек должен отвергнуть. Марксизм поте­рял свои — очень прочные в Европе первой половины XX в. — по­зиции, когда открылась правда о сталинском терроре и нарушени­

ях прав человека в социалистических странах. К концу XX в. не ос­талось мировоззренческих концепций, которые могли бы воедино связать знания и действия индивидов. Ценности эпохи «модерни­ти» утратили действенность и абсолютность.

Этой же позиции в социологии придерживается 3. Бауман. Он отмечает, что «все повествования в той или иной степени дали тре­щину», а переживаемые современным обществом трудности сви­детельствуют о переходе в эпоху постмодерна. Однако для Баума­на это не столько переход в объективно новое состояние общест­ва, сколько создание новой парадигмы видения социальных отношений. Старый взгляд на общество, присущий капитализму эпохи модернити, центральное место отводил работе. Страх поте­рять работу составлял основу мотивации работника. Но в послед­ние десятилетия работа стала негарантированной и необязатель­ной. Смена профессий и ранний уход на пенсию превратились в норму. Констатируя эти изменения, Бауман подчеркивает, что ра­бота как основная ценность уступила место свободе и потребле­нию. Для потребителя главное — поиск новых удовольствий. Ин­дивиды, направляющие свою энергию и свободу на потребление, не ориентируются на «принципы реальности», а производителю приходится ориентироваться на их вкусы. Люди, не имеющие воз­можности потреблять, оказываются «ущербными потребителя­ми», выброшенными за пределы круга свободного потребления.

Однако для Баумана свобода не означает отказа от этики. Он считает, что в эпоху постмодерна этика не может рассматриваться как что-то не имеющее отношения к социологической теории. Ес­ли сознание модернити основывалось на идее свободного этиче­ского выбора, то для постмодерна этический контекст становится неизбежным. Однако это уже не совсем та этика, о которой речь шла в эпоху модернити: в ней допускается широкий плюрализм позиций и авторитетов. Кроме того, согласно Бауману, индиви­дуализм, свойственный мировоззрению модернити, в эпоху пост­модерна должен смениться альтруизмом.

Идеи постмодернизма вызывают критику и неприятие иссле­дователей, мыслящих в традиционной системе ценностей. В част­ности, Ю. Хабермас в своем эссе «Модернити: незавершенный проект» подверг критике постмодернизм как парадигму социаль­но-философской и социологической мысли. Он утверждает, что, если, как считают Лиотар и другие современные философы, на­званные им «молодыми консерваторами», мировоззрение модер- нити с его верой в общечеловеческие ценности и прогресс оказа­лось бесплодным, это означает не то, что оно было ложным, а только то, что этап модернити еще не завершен. Центральной проблемой современности Хабермас считает фрагментацию жиз­ненного мира, возрастающую специализацию и отчуждение в нау­ке, политике и искусстве, а единственным ее решением - возвра­щение к «проекту Просвещения», согласно которому прогресс должен нести благо всему человечеству. По мнению Хабермаса, мировоззрение, основанное на ценностях рациональности и про­гресса, в наши дни столкнулось с серьезными трудностями, но эти трудности свидетельствуют лишь о кризисе современной социаль­ной системы, а не о смерти модернити как парадигмы. Он расце­нивает постмодернизм как капитулянтство перед реальными трудностями времени и настаивает на том, что проект модернити все еще сохраняет возможность обеспечить индивидам социаль­ную идентификацию.

С точки зрения Э. Гидценса, модернити проходит тяжелый кризис, перспективы выхода из которого неясны. Разрешению кризиса может способствовать только одно — повышение уровня социальной рефлексии. Науки об обществе должны справляться с нарастающим обилием информации. Современное состояние об­щества Гидденс называет «высоким (поздним) модернити». Явля­ясь также разработчиком теории радикального модерна, Гидденс, раскрывая его характер, прежде всего отмечает крайний дина­мизм, неимоверно возросшую скорость изменения всех процес­сов в обществе, в результате чего мир не просто меняется — он ста­новится «ускользающим», т.е. приобретает принципиально иную социокультурную динамику^[225].

У. Бек также занимает критическую позицию по отношению к теориям постмодерна. По его мнению, проект модернити и не мо­жет быть завершен. Цивилизация Запада на своем пути столкну­лась с неучтенными в начале проекта факторами риска — опасно­стью истощения природных ресурсов, окончательного загряз­нения экологической среды и т.д. Поэтому поздняя стадия модернити может успешно пройти кризис, если человечество нау­чится работать в условиях риска, считаться с ним.

М. Олброу со своей концепцией «глобальной эры» стоит на полярно противоположных позициях. По его мнению, глобализа­ция, которую Гидденс рассматривает как порождение модернити, на самом деле является новой фазой, не имеющей с модернити ничего общего. Эпоху модернити сменила глобальная эра со своей социокультурной и экономико-политической логикой. Олброу даже не хочет пользоваться словом «постмодернити» для обозна­чения этой фазы, утверждая, что воображение постмодернистов — это всего лишь гипертрофическое сознание современных нов­шеств, а не выражение новой эры.

Б. Латур в отличие от представленных выше авторов, замечает, что мы никогда и не были в состоянии модернити, а постмодер­низм — всего лишь концептуальная конструкция, которая понадо­билась, чтобы хоть как-то осмыслить наше время. Суть вопроса, со­гласно Латуру, в терминологии и ее понимании. Когда мы говорим, что современная эпоха сменила досовременную, мы часто понима­ем это так, что это была победа современности над досовремен- ностью. В действительности модернити — это вовсе не какое-то за­конченное, раз и навсегда данное, однозначное состояние.

На вопрос, может ли действительно современное общество описываться как постмодернити, трудно дать определенный от­вет. По утверждению В.Л. Иноземцева, в рамках постмодернизма почти невозможно дать четкое терминологическое определение формирующегося социального состояния. Эта концепция ставит во главу угла социальные изменения и сама движется и меняется вместе с обществом. В последнее время появились заявления, что мы живем в период «зрелой модернити», «сверхмодернити».

Для социологии дискуссии на тему постмодернити плодотвор­ны. Они напоминают социологии, что она покоится на базе исто­рического анализа, имеет междисциплинарный характер и тесно связана с политикой, этикой, философией.

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

1. Охарактеризуйте общий смысл понятий «модернити» и «постмодер­нити». Очертите хронологическую границу эпох модернити и постмо­дернити.

2. Опишите мировоззренческую и философскую специфику модернити. С какими социально-экономическими процессами, на ваш взгляд, она связана? В чем, по-вашему, ограниченность и недостаточность миро­воззрения модернити? В чем его сильные стороны? Каковы его дости­жения? Его провалы?

3. Какие социально-экономические процессы в мире сопряжены с воз­никновением мировоззрения постмодерна? Обрисуйте основные ха­рактеристики постмодернити как мировоззрения и типа социальной философии. В чем его сильные и слабые стороны? Является ли воз­никновение постмодернистских идей и представлений своего рода мировоззренческой реакцией на кризис ценностей эпохи модернити? Какие ценности мировоззрение постмодернити может предложить человечеству взамен? Как вы думаете, можно ли ценности постмодер­нити положить в основу социальной жизни?

4. Охарактеризуйте основные социально-философские и социологиче­ские концепции, возникшие в рамках постмодернити. Что между ни­ми общего? В чем различия? Что позитивного в их содержании?

5. В чем причина кризиса ценностей модернити, наблюдаемого в на­стоящее время? Можно ли было, по вашему мнению, его избежать?

6. Как вы считаете, действительно ли исчерпали себя ценности миро­воззрения модернити? Согласны ли вы с концепцией Ю. Хабермаса? Приведите аргументы.

7. Ж. Бодрийяр пишет: «Мы никогда не узнаем, были ли понятными по­явление нацизма, лагерей смерти или Хиросимы. Мы более не нахо­димся в том же ментальном пространстве. Жертва и палач меняются местами, происходит преломление и распад ответственности». Про­комментируйте это высказывание. Согласны ли вы с ним? Можете ли вы его опровергнуть?

ТЕМЫ РЕФЕРАТОВ

1. Модерн и постмодерн в социологическом дискурсе.

2. Модернизация России.

3. Россия и Европа: путь модернизации.

4. Модернизация и прогресс.

5. Модернизация и демодернизация в России.

6. Культура модерна.

7. Современная культура постмодерна.

1. Кто из классиков социологии считается ее осно­вателем?

а) Э. Дюркгейм; б) М. Вебер; в) Г. Зиммель; г) Г. Спенсер; д) К. Маркс; ё) О. Конт; ж) П. Сорокин.

2. Кто из классиков социологии считал, что со­циологию можно определить как науку об институтах, их генезисе и функционировании?

а) О. Конт; б) Э. Дюркгейм; в) М. Вебер; г) Г. Зим­мель; д) Г. Спенсер; ё) К. Маркс; ж) П. Сорокин.

3. Кто из классиков социологии определял обще­ство как социальный организм, в соответствии с чем все общественные изменения, по его мнению, следует относить к общему процессу развития, а не сводить к непосредственной деятельности отдельных индиви­дов?

а) Г. Спенсер; б) О. Конт; в) Э. Дюркгейм; г) К. Маркс; д) М. Вебер; е) Г. Зиммель; ж) П. Соро­кин.

4. Кто из знаменитых социологов придерживался противоположной точки зрения, утверждая, что со­циология изучает явления взаимодействия людей друг с другом, с одной стороны, и явления, возникающие из этого процесса взаимодействия, — с другой?

а) О. Конт; 6) Э. Дюркгейм; в) М. Вебер; г) Г. Зим­мель; д) П. Сорокин; е) Г. Спенсер; ж) К. Маркс.

5. Кто из известных социологов первым ввел в со­циологию понятие «идеальный тип»?

а) Э. Дюркгейм; б) М. Вебер; в) Г. Зиммель; г) П. Сорокин; д) Г. Спенсер; е) К. Маркс; ж) О. Конт.

7. В какой социологической парадигме социальная реальность рассматривается сквозь призму понимания ее субъектами социаль­ного действия — индивидами?

а) социальных фактов; б) понимания; в) социального поведения;

г) социально-исторического детерминизма; д) психологического де­терминизма.

8. Кто из классиков социологии считается основоположником формальной социологии, в которой центральную роль играют логиче­ские связи и структуры, вычленение форм социальной жизни из их со­держательных отношений и исследование этих форм самих по себе?

а) М. Вебер; б) Г. Зиммель; в) П. Сорокин; г) Г. Спенсер;

д) К. Маркс; е) О. Конт; ж) Э. Дюркгейм.

9. Какая часть социологии изучает социальную реальность с по­мощью инструментальных технологий, специфических социологиче­ских методов (опросы, анкетирование, социометрия и др.) исследова­ния массового поведения людей в различных сферах социальной жиз­ни?

а) теории среднего уровня; б) общетеоретическая социология;

в) прикладная (эмпирическая) социология.

10. Какое из определений соответствует понятию «макросоцио­логия»?

а) совокупность теорий, описывающих крупные элементы со­циальной системы, взаимодействие между ними, закономерности в развитии общества; б) совокупность теорий, направленных на изуче­ние межличностных отношений, малых групп, коллективного пове­дения и их влияния на процесс возникновения и развития конкрет­ных социальных явлений.

11. Без какого специфического социологического метода, который- незаменим при сборе ограниченного объема информации у большого чис­ла людей и может выступать в двух видах — анкетирование и интервью­ирование, не обходится ни одно социологическое исследование?

а) социологический опрос; б) наблюдение; в) эксперимент;

г) контент-анализ.

а) М.М. Ковалевский; б) Н.Я. Данилевский; в) Н.К. Михайлов­ский; г) П.А. Сорокин; д) П.Л. Лавров.

13. Кто из современных зарубежных социологов в своих трудах уделял значительное внимание проблеме социального порядка и ис­ходил из того, что для социальной жизни более характерны «взаимная выгода и мирная кооперация, чем взаимная враждебность и уни